Не о том пишете, товарищ Ахматова!

Жизнь её была прекрасной и трагической. Мифология о ней — красочна и парадоксальна, а анекдоты и байки о ней – почтительны и полны уважения.

***

В стихотворении Анны Ахматовой «Мне ни к чему одические рати…», написанном в январе 1940 года, есть знаменитые строчки:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Стихи эти должны были прозвучать по ленинградскому радио в поэтической передаче, однако в последний момент чтение запретили. Один из руководителей отдела пропаганды при Ленинградском обкоме усмотрел в ахматовском четверостишии чуть ли не покушение на социалистическое сельское хозяйство.

Его бессмертная резолюция гласила: «Надо писать о полезных злаках: о ржи, о пшенице, а не сорняках!».

***

В феврале 1936 года Ахматова навестила Мандельштама в его ссылке, получив телеграмму, что тот находится при смерти. Несмотря на своё трудное положение, Ахматова не побоялась приехать к опальному поэту («Я не отрекаюсь ни от живых, ни от мёртвых!» — восклицал он), осталась верна старой дружбе. Оказалось, что всё не так уж и плохо, как показалось Ахматовой по тексту телеграммы, — что дало повод Осипу Эмильевичу потом со смехом говорить:

— Анна Андреевна обиделась, что я не умер!

Однажды Ахматова позвала к себе «на Мандельштама» Б. Бухштаба и Л. Гинзбург (1933). Но как раз в эти дни последних арестовали.

Анна Андреевна сказала с горечью Мандельштамам:

— Вот сыр, вот колбаса, а гостей — простите — посадили.

***

Анна Ахматова особенно любила следующий анекдот: «Тамерлан осадил один город. Послал гонцов, потребовал мешок золота. Дали. Ещё раз послал. Гонцы возвратились ни с чем: жители плачут, ничего больше нет. Ну, если плачут — найдут… И правда, собрали мешок. Тогда Тамерлан спрашивает:
— Какое там настроение?
— Шутят, смеются
— А-а, раз так — значит всё, ничего не осталось».

Однажды, еще до войны, в пору сталинских репрессий, Ахматова рассказала его Михаилу Зощенко. Тот выслушал, по своему обычаю даже не улыбнувшись.
— Что вы хотите, Анна Андреевна? Бывают такие обстоятельства, что только смеёшься.
— Да, — кивнула Ахматова. — Знаете, кто самые весёлые люди на свете? Врачи «скорой помощи».

***

Как-то Анна Андреевна сокрушалась по поводу ударения в слове – «произнесенный» или «произнесённый»:

– В моей жизни всего было по два: две войны, две разрухи, два голода, два постановления – но двойного ударения я не переживу!

***

Ахматова рассказывала, как в 20-е годы шла по Невскому с Пуниным; они завернули за угол Большой Морской и неожиданно столкнулись с Маяковским. Тот не удивился и сразу же сказал:

— А я иду и думаю: сейчас встречу Ахматову.

«Гениальный юноша, написавший «Облако в штанах» и «Флейту-позвоночник», — отзывалась о Маяковском Анна Андреевна. — …Если бы его поэзия оборвалась перед революцией, в России был бы гениальный поэт. А писать: «Моя милиция меня бережёт», — это уже за пределами. Можно ли себе представить, чтобы Тютчев, например, написал: «Моя полиция меня бережёт»… «Впрочем, могу вам объяснить: он всё понял раньше всех. Во всяком случае, раньше нас всех. Отсюда „в окнах продукты, вина, фрукты“, отсюда и такой конец…»

***

Ахматовой посвящено несколько сотен восторженных стихотворений, посланий, эпиграмм. Часть этих творений она сложила в особую папку, которая называлась «В ста зеркалах». В этой папке — посвящения от Гумилёва, Блока, Мандельштама, Кузмина, Клюева, Недоброво, Хлебникова, Пастернака, Асеева. Из молодых поэтов, окружавших Ахматову в последние годы её жизни, такой чести удостоились Бродский, Найман, Бобышев, Рейн.

Вот некоторые из них:

***

Как Чёрный ангел на снегу,
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу,
Есть на тебе печать Господня.
(Мандельштам)

***

«Красота страшна», — Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи…
(Блок)

***

В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишите о нас наискосок.

И. Бродский

Но были среди них и такие посвящения:

Любовное свидание с Ахматовой
Всегда кончается тоской:
Как эту даму ни обхватывай,
Доска останется доской. —

— А что? По-моему, удачно, — отзывалась Анна Андреевна по поводу этой эпиграммы Бунина.

Источник: izbrannoe.com

Понравилась статья? Поделитесь с друзьями на Facebook: