Николай меня так ревнует! «И что тебе зоотехник сказал? И что к тебе почтальон подходил? И что ты с соседом у колонки стояла?..» Гос-споди, соседу девять лет.
Накричится, потом ползает на коленях, прощенья просит: «Пусти, Груня, в постелю, я тебе шубу куплю».
Сколько уж говорила ему: «Еще раз бельма выпучишь, заберу корову и уйду. Живи один в грязи, сволочь немытая».
Зоотехник говорит: «И как ты с таким обалдуем живешь? Такая женщина редкая – и с таким засранцем».
На той неделе к столбу приревновал. Ей-богу, не вру. Ворота пошла затворить, а стемнело уже. Стою, столб обняла – летит с топором, спасайтеся все столбы. Меня-то чуть не убил.
Домой пришли, давай смешить меня. Танец грузинский танцевал: нож в зубы взял, трусы до коленков, руками машет… Ноги кривые. И подпрыгивает, и вприсядку. Да поскользнулся – простоквашу на себя опрокинул, сидит – вылитый грузин.
В лес пошла по ягоды, слышу: следом крадется кто-то. Камень нашла да камнем в кусты. Домой прихожу – у него на лбу шишка больше головы. «О косяк вдарился». Как же!.. Что я побольше-то камень не нашла?
На работе сейчас денег не дают, только если хорошо работаешь… тогда или грамоту, или: «Позвольте, я вас обниму». А я очень хорошо работаю. Ну и чего-то тут один раз грамот совсем не было. А мой не пошел на собрание: «Я на рыбалку лучше».
Ну вот, грамоты ни одной, а начальства понаехало много. Они все и полезли из президиума: «Позвольте, и я вас обниму».
Глава администрации когда пошел обнимать – седьмой он уже был, – из зала вдруг:
– Руки прочь! Все на баррикады!
Летит с ножкой от стула. Срамота, господи! Не знаю, куда от стыда деться. Глава тоже перепугался, – может, покушение. Спрашивает:
– Это ваш муж?
Я говорю:
– Нет. Мой на рыбалке.
С ними обоими плохо…
И ревнует, и ревнует, уже сил никаких нет. Помаду попрятал всю, чтобы не красилась. Хожу, как черт.
С месяц назад сидим вечером в избе. И вдруг свет выключили. Он сразу:
– Груня, ты где?
Я затаилась нарочно, молчу. Слышу, он ко мне шарится, я к печке.
– Груня, ответь мне.
Я лицо сажей намазала. Говорю:
– Вот я.
Он за руки меня взял. Голос сладкий сделался.
– Это, Грунь, обрыв на линии… надолго. Давай ложиться спать. – И целоваться лезет.
Тут свет включили… Я при родах так не кричала.
Под утро начнет просыпаться, всё рукой рыщет – на месте я. И каждый раз:
– Это ты?.. Это ты, Груня?.. Грунь, это ты?
Кто ж еще? Кого ж он там еще хочет найти?.. Самый сон сладкий – он бубнит в ухо.
Я к чему это рассказываю. У нас свинья опоросилась, и все поросята хорошие получились, а один дохлый почти. Тихонький, не верещал никогда, ножки у него подламывались. Не стоял на ножках. Ну и я как-то утром встала засветло, вымыла его, обсушила и в кровать на свое место. Сама за спинку спряталась. Светать стало. Слышу:
– Грунь, это ты?.. Это ты, Грунь?
Говорю:
– Я, милый.
И что вот одно слово может с мужиком сделать! Прямо я чувствую, восторг в нем поднялся. Крутанулся он в мою сторону!.. И тишина… пять минут… десять… Ни звука. Высунуться боюсь – или он помер, или меня прибьет. Потом слышу:
– Грунь…
Говорю:
– Чего?
– Чего это с тобой?
– Да вот, – говорю, – довел ты меня, свинья, своей ревностью.
С тех пор потише стал, только заикается иногда.
Говорят, один был – ревновал, ревновал жену ни за что и придушил под конец.
А я вот не ревнивая совсем. Тут к соседям из Москвы приехала одна… Так, ни кожи ни рожи. «Я – художница, я – портретистка. Хочу вас, Николай, порисовать».
Я крапивы нарвала – она с тех пор одни цветы рисует. И всё, что ревновать-то?
Анатолий Трушкин
Понравилась статья? Поделитесь с друзьями на Facebook:
